Сын руководителя полетов Донецкого аэропорта рассказал, как на танке сражался за воздушную гавань

Бои за Международный аэропорт «Донецк» им. Сергея Прокофьева между силами ДНР и украинской армии завершились 21 января 2015 года. В них принимал участие и сын руководителя полетов ДАП Павел Туревский, он рассказал корреспондентам Донецкого агентства новостей о тех событиях.

Напомним, что армия Украины нанесла авиаудары по району аэропорта и железнодорожного вокзала Донецка 26 мая 2014 года. По разным оценкам, в этот день погибли несколько десятков человек, в том числе – мирные жители. На следующий день украинская нацгвардия контролировала практически все объекты аэровокзала. Силы ДНР освободили ДАП в январе 2015-го.

Павел Туревский родился в городе Прилуки Черниговской области, где находился один из крупнейших в СССР аэродромов дальней авиации. После окончания Кировоградского летно-штурманского училища гражданской авиации работал авиационным диспетчером, 32 года руководил полетами в службе управления воздушным движением Донецкого аэропорта.

А его сын – тоже Павел – защищал «воздушную гавань» Донецка в составе танкового батальона ополчения ДНР.

Воспоминания участника тех событий, безусловно, представляют ценность. Поэтому публикуем их одной цитатой, без редакторских сокращений и изъятий.

«Привык встречать проблемы лицом к лицу»

До событий 2014 года в армии я не служил. Но я – бывший спортсмен, занимался киокушинкай каратэ. Для меня, когда приходит беда, это – повод встретить проблему лицом к лицу.

Моя семья — отец, мама и сестра — работали в аэропорту. После того, как украинские вертолеты открыли огонь по мирному населению, по сотрудникам аэропорта, которые колонной выходили оттуда, я принял решение уйти в ополчение. Мы ведь вначале – ни я, ни отец – не верили в то, что происходит. Я помню папины слезы. Новый терминал аэропорта же ведь только недавно построили – в 2012 году. Там же мирных людей убивают!

Пришел в часть в конце лета, не хотел ни в пехоту, ни в артиллерию – только к «коробочкам» поближе. Хотелось туда, где страшнее и тяжелее. Чтобы реально защитить свой дом.

Медицина под прицелом

Когда пришел, мне сразу сказали: «Добро пожаловать! Пока поездишь на «таблетке» медицинской, будешь эвакуировать раненых». И мы катались по «передку». Потом я понял, что ситуация на фронте только ухудшается, и, в принципе, от меня будет больше толку в самой «коробочке»…

В качестве медицинской машины, которые, вне зависимости от марки, в армии называют «таблетка», у нас был наспех закамуфлированный микроавтобус «Фиат». В один из дней, это было еще летом 2014 года, забирали мы нашего раненого бойца с ДКЗХИ – Донецкого казенного завода химических изделий на Первой площадке.

Справка: Донецкий завод химических изделий неоднократно становился объектом атак в ходе конфликта. В последний раз попадал под обстрелы в июне 2021 года. Ранее, в июне 2015-го, по территории химзавода был нанесен удар реактивной системой залпового огня «Смерч», а 8 февраля, в период активной фазы боевых действий — тактическим ракетным комплексом «Точка-У». В настоящее время предприятие не работает.

Посреди площади возле завода находилось бомбоубежище, и там размещался наш штаб. А дальше – 150-200 метров – находился «Вольво-Центр». Подвезли двоих раненых ребят с нашего батальона. Один был «тяжелый», а второй – легкораненый. Но оба в сознании, первую помощь им уже оказали непосредственно на позициях.

Впереди, по маршруту следования, был участок метров 400 прямой дороги через частный сектор, и этот отрезок пути четко простреливался снайперами. Я был за рулем, и пока гнал с ДЗКХИ, выезжая через Грабари, по нам работал снайпер. Непосредственно – по голове, выстрела три-четыре. Потом посчитали по отметинам на кабине машины.

Первые впечатления от танка

Как сказал мой комбат: «Паша, «коробочку» можно либо испугаться, либо влюбиться в нее!» Спросили, кем из экипажа я хочу стать – механиком-водителем или наводчиком-оператором? А я до того танк видел только в фильмах и в компьютерных играх… В общем, сел я за рычаги, запустили для меня «Шестьдесят четверку» (танк Т-64 – прим.), но у меня, если честно, не пошло – не мое это дело.

Тогда предложили пересесть на место наводчика – в башню, активировали систему управления огнем: гироскопы и червячную передачу, которая удерживает положение ствола пушки вне зависимости от маневров самого танка. Я попробовал наводить орудие с помощью манипулятора-«чебурашки». Осмотрелся на рабочем месте наводчика и понял – это мое! Из башни я выбрался в состоянии легкой эйфории. Здесь я чувствую себя уверенно, здесь мне хорошо.

«Нас всегда учили, что в боекомплекте должен быть бронебойный снаряд…»

Потом нас вывезли на две недели на один из полигонов Республики. Это сейчас он выглядит «модно» и обустроено, а тогда, в конце лета 2014-го, у нас даже палаток не было. Стояли только два наших танка с новыми, еще не «обкатанными» экипажами, а спали мы на крыше моторно-трансмиссионного отделения этих же танков. Позади башни. Нам тогда выдали только матрасы с собой и простыни. Хорошо, что было лето, жарко.

Утром вставали, завтракали, заводили «коробочки», активировали систему управления огнем, и начиналась боевая учеба. С нами были нормальные ребята, которые могли на практике показать, как действовать в различных ситуациях. Причем инструкторы были местные – из тех, кто раньше отслужил в танковых войсках. Те, кто постарше – еще при Союзе, а помоложе – успели отслужить на Украине еще до начала конфликта.

Боевых практических стрельб у меня было всего пять, но с каждым разом становилось все понятнее. Практика в этом случае оказалась важнее теории. И гораздо быстрее. Когда у тебя уже «чебурашка» в руках, а за километр-полтора стоит старый танк, который использовали в качестве мишени, и по нему «работаешь».

Для Т-72 дистанция 1500 метров – это наводка в прямой видимости. Нас всегда учили, что в конвейере автомата заряжания всегда должно быть как минимум несколько бронебойных подкалиберных «ломов» и кумулятивных снарядов. А все остальные – осколочно-фугасные. У некоторых наводчиков даже были ключи для переключения взрывателя снаряда с осколочного действия на фугасное. Но за все время боевых действий этими ключами никто так ни разу и не воспользовался. Потому, что в бою некогда – лупишь по противнику тем, что есть. По танку – бронебойным подкалиберным, по легкой бронетехнике типа БТРа или боевой машине пехоты – «кумулятивом» или осколочно-фугасным.

Первый бой – в аэропорту

Воевал на танке Т-72. Лето, аэропорт, там, где разрушенный мост, как ехать в сторону Горловки, съезд, а потом, если уходить направо, был автосалон. Развилка, где стоит памятник-самолет. От самолета – налево. Мы выскочили на мост одной «коробочкой», задача была – «накидывать» снаряды правее взлетно-посадочной полосы аэропорта. Мы «работали» по ориентирам и приблизительному целеуказанию. К тому же диспетчерская вышка еще стояла, а оттуда украинские корректировщики наводили свою артиллерию, которая «долбила» именно по нам. Так что было достаточно сложно…

Так что мы выскакивали на мост одним танком, «высаживали» весь боекомплект и уходили. Вслед за нами шел другой танк. Получалась своеобразная «карусель».

Мой конвейер стал пустым минуты через три – максимум! (Автомат заряжания 125-миллиметровой пушки 2А46 на танке Т-72 вмещает 22 снаряда – прим.) Когда в работающем танке через шлемофон ты слышишь скрежет металла и чувствуешь, что твоя 46-тонная машина подпрыгивает от близких взрывов украинкой артиллерии – сказать, что страшно, это значит сильно преуменьшить накал событий. По времени прошло минут пять- семь, а мне показалось – вечность!

И за то время я как минимум раз пять поднимал голову вверх – к открытому люку, и мысли у меня были такие: «Господи, что я здесь делаю?!» Хотелось убежать – не из аэропорта, не из танка, не из Донецка, убежать – с этой планеты! До такой степени было страшно.

Но сами действия наводчика уже были отработаны до автоматизма: снаряд – заряд – выстрел! Поэтому боевая задача была выполнена. Наш экипаж — командир Виталий «Сварной», мехвод «Док» и я — успешно отстрелялись и ушли в укрытие.

Когда вернулись назад, а размещались мы тогда под Путиловским мостом, я выбрался из танка и был насквозь мокрый от пота из-за нервного напряжения. Командир экипажа протянул бутылку водки, и в меня она влилась, как вода. Вкуса спирта я не чувствовал и пьяным не был. Просто присел на корточки и примерно на час – замолчал. Я слышал, что ко мне обращаются, понимал смысл вопросов, но ответить – не мог.

Справка: «Взгляд на две тысячи ярдов» или two-thousand-yard stare возникает у военнослужащих, переживших сильное нервное потрясение или боевую психологическую травму. Выражение появилось после публикации в журнале Life репродукции с картины известного американского художника, военного корреспондента и историка Томаса Ли. Сам художник рассказывал: «Я видел людей с таким выражением лица. Оно было у меня самого. Ощущается скованность, и мышцы не слушаются, когда вы пытаетесь улыбнуться, или проявить эмоцию, или заговорить».

Потом появился азарт

Уже после, ближе к четвертому бою, появляется азарт. Когда ты садишься в танк и думаешь: «Подожди, поработаем! Будет интересно!..» Страх оставался всегда, но он уже притуплялся. Да и само чувство опасности стало другим – оно уже не сковывало, а наоборот раззадоривало.

Пехота, в том числе и штурмовой батальон «Спарта», заходила в Донецкий аэропорт через железнодорожные пути. А «тяжелым» это было сделать значительно сложнее. Мы доезжали до моста возле поселка Октябрьский. Уже от него потихонечку выкатывались в сторону аэропорта.

Плотность огня украинской армии была очень высокая! Они «сыпали» до такой степени жестко, что появлялось впечатление, будто останавливается их «арта» только на обед. Осколки свистели настолько – не то, что голову поднять, а с боку на бок перевернуться невозможно.

Бои с вражеской бронетехникой

Наша артиллерия так сказать «раззадоривала» украинские войска, их бронетехника выходила, чтобы подавить наши огневые точки. Вот тогда мы их старались подловить. Украинский бронетранспортер палили, «бэху» (боевая машина пехоты – прим.). Когда 125-миллиметровый танковый снаряд ложится с ней рядом, то БМП переворачивается. Она же легкая…

Увидели, что «нечто» движется – «лупанули» туда из пушки, и все. Особо наблюдать там некогда, да и поле обзора через танковый прицел довольно ограниченное.

Были ситуации, когда украинские войска пытались утянуть на буксире свою подбитую технику. У нас даже был такой приказ – не добивать пораженную бронетехнику. Для нас было главное вывести вражескую «коробочку» из строя. Хотя наших они добивали…

Аэропорт – это символ нашей победы!

Потом были другие боевые операции: в районе Еленовки к югу от Донецка, на шахте имени Сочинского, в Углегорске во время освобождения Дебальцево…

Какие чувства были, когда узнал, что наши освободили аэропорт?.. Знаете, есть общепринятые и понятные всем символы, например, 9 Мая — Победа Советского Союза над гитлеровской Германией. Вот такое же чувство я испытал, когда узнал, что аэропорт освобожден. Для меня лично – это гордость! Тем более, что у меня, повторюсь, там вся семья работала. И я сам очень часто бывал в аэропорту, еще с детства.

***

Сейчас Павел – на гражданской службе, но бои за Донецкий аэропорт, работа в котором стала для семьи Туревских выбором всей жизни, осталась важной вехой в его судьбе.

Впервые! Эксклюзивные кадры взятия аэропорта «Донецк»
Бой длиной в 242 дня. Ровно 7 лет назад Киев признал очередное поражение. Киев признал, что вооруженные силы ДНР взяли под полный контроль терминал донецкого аэропорта, похоронив под его завалами почти 600 так называемых «киборгов». Но и отвоёвывали стратегический рубеж большой ценой. Сотни ополченцев погибли за то, чтобы не дать захватчикам создать в этой точке базу для наступления на столицу Республики. После восстановления, аэропорт станет символом возрождения Донбасса, не раз отмечал Глава ДНР Денис Пушилин.